«Оскар» против Истории

ДЕНИС РУЗАЕВ посмотрел церемонию вручения «Оскаров» и задумался о взаимоотношениях Голливуда и исторического процесса

Главный сюрприз 85-й церемонии вручения «Оскаров», прошедшей вчера ночью в Лос-Анджелесе, был припасен на финал. Номинантов на премию за лучший фильм огласила Мишель Обама — прямиком из Белого дома, в компании дочек и президентской охраны при полном параде. Мишель смущалась не меньше иных победительниц, была наряжена им же под стать, а произнося речь о важности кинематографа для страны, успела позаигрывать с Джеком Николсоном. Ничего, в сущности, особенного (если не считать несколько ленинских интонаций в обращении первой леди). Но так «Оскар» ненадолго пересекся с большой, не развлекательной, Историей — и пересечение это было тем неожиданнее, что именно взаимоотношения кино и истории формировали подтекст и большинства фильмов — фаворитов церемонии, и, есть подозрение, выбора, сделанного вчера Американской киноакадемией.

Нет, споры о том, имела ли Кэтрин Бигелоу право показывать пытки в «Цели номер один», а Стивен Спилберг — менять имена конгрессменов в «Линкольне», на сцене, конечно, не велись. Собственно церемония вручения «Оскаров» продолжает стремиться к расширению телеаудитории в сторону ее омоложения — и комик (а также режиссер «Третьего лишнего») Сет МакФарлейн, шутящий про сиськи, евреев и наркотики, в качестве ведущего олицетворяет шаг вперед по сравнению с Джеймсом Франко, который в позапрошлом году, кажется, и сам был под наркотиками. В остальном все было как всегда — кто-то (Дженнифер Лоуренс) плакал, кто-то (Пол Радд) подчеркнуто несмешно шутил, кто-то (Квентин Тарантино) выходил за рамки отведенных на речь 30 секунд. Был и, как водится, случай неподдельного катарсиса — когда получать «Оскар» за лучшую документальную короткометражку вместе с авторами фильма «Иносенте» вышла его заглавная героиня, 15-летняя художница, еще год назад жившая на улице. За привычной ярмаркой тщеславия пополам с трудолюбием (вообще мне всегда казалось, что один из залогов притягательности оскаровской церемонии — редкая возможность увидеть, как где-то чью-то работу оценивают по заслугам) и популярными рассуждениями об интригах, определяющих выбор академии, легко не заметить, сколь показательным этот выбор оказался.

Кадр со съемок фильма «Цель номер один»

Проигнорированными академией, в сущности, оказались ровно те фильмы, что стремятся к почти документальному воплощению исторических событий. «Линкольн», дословно воспроизводящий заседания Конгресса полуторавековой давности («Оскар» перевоплотившемуся в Линкольна Дэй-Льюису заслуженный — но основных достоинств фильма не отражает). Полудокументальная «Цель номер один», снятая по архивным документам и интервью с оперативниками ЦРУ. Главным же триумфатором, напротив, стала «Операция “Арго”» Бена Аффлека — фильм, бесспорно, сильный, но с подлинной историей спасения американских дипломатов из охваченного революцией Ирана под видом липовой съемочной группы обращающийся, мягко говоря, вольно.

Если для Спилберга с Бигелоу дотошная детализация истории — способ проявить в изображаемых событиях их жанровую природу, сделать рутину сюжетом, то Аффлек, напротив, рутину исторической правды отсекает, встраивает хронику операции в четко очерченные каноны шпионского триллера. Его фильм — это и есть та самая история, повторенная как фарс (чему сюжет с фальшивым блокбастером в качестве прикрытия только способствует), и, предпочитая его «Линкольну» и «Цели номер один», работам, если в чем Аффлеку и уступающим, так это в выбранной степени развлекательности, академия будто бы дает понять: большая История для Голливуда важна куда меньше, чем истории частные. Торжественный выход миссис Обамы только легитимизирует этот вектор. Победа «Линкольна», посвященного реальному — а не воображаемому, как в «Джанго», — преодолению рабства, была бы, наверное, слишком странной сразу после бенефиса темнокожей первой леди; что ж, куда проще сделать вид, что актуальность проблемы расизма переоценена, и отметить фильм, находящий духоподъемные мотивы в трудной истории американского присутствия на Ближнем Востоке. Впрочем, ожидать другого в эпоху некоторого измельчания исторического процесса было бы странно. Кажется, говоря в свое время о конце истории, Фрэнсис Фукуяма был все-таки прав — история, может, и не умерла, но вот способность массовой публики принимать и понимать ее в отсутствие дешевых развлекательных приманок свое, видимо, отжила.