Окраина наносит ответный удар

АЛЕКСЕЙ РАДИНСКИЙ о переоценке послевоенного архитектурного модернизма и советской колониальной логике

Проходящая в Вене выставка «Советский модернизм 1955—1991. Неизвестные истории» не просто рассказывает периферийную историю советской архитектуры, но выводит так называемые окраины на первый план. АЛЕКСЕЙ РАДИНСКИЙ увидел в сегодняшних интерпретациях послевоенной модернистской архитектуры в СССР новую мифологию.

Славутич, Украина

Ноябрь 2011 года, Славутич, Украина. По городу, построенному после аварии на Чернобыльской атомной электростанции специально для ее сотрудников, перемещается группа людей, старательно документируя каждое строение. Местные жители косятся на них с подозрением. Славутич редко привлекает людей извне. Зарубежных путешественников обычно тянет в находящийся неподалеку город-призрак Припять. Местных же туристов отпугивает местонахождение Славутича: в глухой черниговский лес на белорусской границе не так просто добраться. А главное, мало кому известно, что Славутич — не просто город, обреченный на вымирание после окончательного закрытия ЧАЭС, но и уникальный урбанистический эксперимент. Для советской архитектуры этот город может служить такой же всеобъемлющей аллегорией, какой для советской общественной модели стал соседний Чернобыль.

Изучение Славутича стало конечной точкой в ходе многолетнего исследования послевоенной архитектуры в бывших советских республиках, проводимого венским Центром архитектуры. Прежде чем оказаться на Украине, исследовательская группа объездила в поисках неизвестных, забытых или разрушающихся достижений архитектурного неомодернизма каждую из постсоветских республик — за исключением Туркменистана, куда австрийцев просто не пустили, и России, которую оставили за рамками проекта. Полностью исключить РСФСР из фундаментального исследования советского архитектурного мира — радикальный жест, продиктованный самой оптикой исследования: речь идет о локальных, «национальных по форме» проявлениях послевоенного модернизма.

Библиотека им. Карла Маркса, Ашхабад. Архитекторы- Абдулла Ахмедов, Борис Шпак, Владимир Алексеев

Одновременно с отказом от сталинского имперского стиля и массовым строительством хрущевских времен во всех без исключения советских республиках начался парадоксальный процесс адаптации международного архитектурного модернизма к местным условиям и контекстам. В результате на советской и мировой периферии стали появляться такие удивительные объекты, как Министерство автомобильных дорог Грузии, Библиотека им. Карла Маркса в Ашхабаде или киевский Парк Памяти. Квинтэссенцией этого процесса можно считать создание в полесской глуши города, где на территории двух с половиной квадратных километров представлены если не все, то подавляющее большинство стилей, приемов и решений, благодаря которым позднесоветская архитектура пользуется единодушным презрением своих обитателей и в то же время все большим восхищением сторонних исследователей.

Возникновение Славутича — это финальный эпизод в истории советской дружбы народов. Решение о строительстве города на замену безнадежно зараженной Припяти было принято практически сразу после чернобыльской аварии, а заселение Славутича должно было начаться уже в 1987 году. На реализацию этой последней советской (анти)утопии были брошены силы восьми братских республик, каждая из которых обязалась возвести в Славутиче по собственному кварталу. СССР в миниатюре — постмодернистский цитатный город, собранный из национальных вариаций советского модернизма. Славутич до сих пор разделен на кварталы, названные в честь городов, чьи жители их возводили: Рижский (семейные коттеджи скандинавского типа), Ереванский (стены многоэтажек облицованы розовым туфом), Тбилисский, Киевский, Вильнюсский, Бакинский и т.д. Лишь узкая проезжая часть разделяет различные и, казалось бы, трудносовместимые версии советского архитектурного модернизма: например, закавказскую с ее восточным декором, встроенным в суровые прямолинейные формы, и прибалтийскую, наиболее приближенную к западным образцам. Австрийская исследовательская группа, дотошно изучившая каждую из них, не верит своим глазам. Они как будто попали в тематический парк советского неомодернизма, который им придется втиснуть в формат скромной музейной выставки.

Политическую актуальность советской архитектуры еще предстоит открыть заново.

Выставка «Советский модернизм 1955—1991. Неизвестные истории» является результатом многочисленных полевых и архивных исследований, а также интервью, споров, открытий и заблуждений, благодаря которым огромный культурный слой советской периферии был чуть ли не впервые изучен в качестве самодостаточного явления, не нуждающегося в посредничестве имперского центра. За восемь лет, пока проводилось это исследование, его тема успела превратиться из увлечения продвинутых историков архитектуры в чуть ли не повальную моду. Ее самой последовательной и наивной репрезентацией стала популярная книга фотографий Фредерика Шобена «CCCP: Communist Cosmic Constructions Photographed», которая немало сделала для популяризации таких шедевров, как Институт информации в Киеве или гостиница «Дружба» в Ялте, но при этом впарила доверчивой публике чрезвычайно глупую интерпретацию позднесоветского архитектурного авангарда. Якобы, создавая в советских городах «креативные», «космические» сооружения, их творцы вносили свою лепту в разрушение коммунистического строя, способствуя развитию «свободы творчества» (читай: предпринимательства). Помимо пресловутой книги Шобена о той же моде свидетельствует как минимум еще одна недавняя западная публикация — антология Владимира Белоголовского и Феликса Новикова «Советский модернизм 1955—1985». Отличие венского проекта от обоих изданий — не только в несравнимо более фундаментальном подходе, но и в сознательном игнорировании метрополии в пользу периферии.

Украинский институт научно-технической и экономической информации, Киев. Архитекторы: Л. Новиков, Ф. Юрьев

Даже с учетом того, что выставка сосредоточена на локальной архитектуре, такое исключение справедливо только частично — по отношению к Москве или Ленинграду. Но советская колониальная логика была намного сложнее, чем формальное разделение на столичную метрополию и национальные республики. Нет никаких причин не замечать наряду с туркменской или азербайджанской версиями «локального модернизма», скажем, и татарстанскую — чего стоит одно лишь здание Казанского цирка! Одним из слабых мест выставки, как и сопровождающего ее каталога, следует признать слишком буквальное следование формальной национальной структуре СССР. И выставка, и каталог разделены на тематические секции, последовательно описывающие национальные версии советской архитектуры в попытках выявить их «локальную специфику»: иногда успешных, иногда обреченных на провал. Ведь в основе модернистского проекта по определению лежит глобальный, универсалистский импульс, а советские «локальные модернизмы» интересны прежде всего необходимостью адаптировать этот импульс к культурам, которые совсем недавно находились в безнадежно «предмодерных» условиях.

Поэтому разговор о национальной специфике послевоенного модернизма имеет смысл только по отношению к республикам Средней Азии, для которых само разграничение на отдельные национальные культуры было признаком весьма недавнего «модернизационного скачка», к тому же неразрывно связанного с советской историей; или, совсем по другим причинам, применительно к Армении — здесь на переломе 1960—70-х годов модернистская культура приобрела ярко выраженные национальные черты с позволения властей, которые старались таким образом нейтрализовать эмоции, обострившиеся в республике после полувековой годовщины армянского геноцида в Османской империи. Но поиски «национальной специфики» прибалтийского, белорусского или украинского неомодернизма если не бессмысленны, то как минимум обманчивы.

"Парк Памяти", Киев. Архитектор- Авраам Милецкий. Художники- Ада Рыбачук, Владимир Мельниченко

Действительным горизонтом для большинства работающих тут архитекторов был актуальный космополитический модернизм, а «национальная специфика» чаще всего воспринималась как орнаментальный пережиток предыдущей эпохи. И если прибалтийские архитекторы, оппозиционно настроенные по отношению к российскому доминированию, выстраивали что-то вроде самобытных стилей на основе доступных западных образцов, прежде всего скандинавских, то в Белоруссии и на Украине создавались произведения, которые напрямую соотносились с тогдашним авангардом архитектурного модернизма. Противостояние имперскому центру все реже проявлялось в желании влепить национальную форму в модернистскую оболочку и все чаще — в стремлении обойтись без посредничества Москвы и самостоятельно обратиться к актуальной западной архитектуре.

Параллельно с национальной классификацией на выставке представлены типологические срезы советского модернизма, которые куда более адекватно описывают его значение. Но если присмотреться к выбору этих типологий, напрашивается вывод о политическом (сознательном или нет) посыле проекта. Большинство тематических стендов, которые повествуют о функциональном назначении советской неомодернистской архитектуры, так или иначе указывают на ее коммерческую, буржуазную и, в общем, «контрреволюционную» направленность. Отдельные стенды представляют типологии советского рынка, ресторана, кафе, цирка и Дворца бракосочетаний. Таким образом, выставка как бы намекает, что неомодернистская архитектура была средством незаметно протащить в советское общество понятия рынка, предпринимательства и буржуазного досуга. Другие типологические срезы — к примеру, массовое жилищное строительство — лишь оттеняют этот доминирующий подход, существенно ему не противореча.

Славутич, Украина

Сводилось ли «политическое бессознательное» советского неомодернизма к прививке массовому сознанию «западных ценностей»? Конечно, нет. Политическую актуальность советской архитектуры еще предстоит открыть заново. На Украине этот процесс идет полным ходом, что в первую очередь отражается в нынешнем художественном производстве — достаточно вспомнить «Киевпроект» Группы предметов или «Домик великанов» Никиты Кадана. В отличие от памятников предыдущих эпох архитектура советского модернизма отсылает к опыту, чрезвычайно актуальному сегодня: потребность в доступном и удобном жилье, использование публичного пространства, освобождение архитектуры от диктата рынка. Возможно, именно поэтому этим произведениям упорно отказывают в охранном статусе, что постепенно приводит к их уничтожению. Но было бы бессмысленно музеефицировать и превращать советский модернизм в памятник — вместо этого стоит использовать его постулаты и практики в современных условиях.