НХМУ: свидетельства

Очевидцы и участники событий — о борьбе за Национальный художественный музей Украины

Художники Анна Звягинцева и Никита Кадан, принимавшие активное участие в противостоянии коллектива НХМУ и временного руководства, навязанного прежним министром культуры Украины, рассказали о преодолении пораженческих настроений и надежде на будущее.

Акция протеста в НХМУ, 17 октября 2012

— С конца прошлой весны шла острая борьба за Национальный музей, и есть определенный результат вашей непосредственной протестной активности. В ноябре решением Министерства культуры Украины Татьяна Миронова была снята с поста и.о. директора НХМУ, а полноправным директором была назначена Мария Задорожная. Мне сложно судить, насколько это полноценная победа, — я хотел бы узнать от вас как от включенных в процесс людей.

Никита Кадан: Мы и сами не можем этого в точности знать, поскольку многое непрозрачно. Не до конца понятно, как соотносится само активистское действие, публичное давление на министерство, с полученным результатом. Но важно, что давление все время происходило и в министерстве чувствовали, что на них направлены прожекторы — внимание множества людей. Что они ощущали себя заложниками такой публичности. Конфликт разрешился сразу после парламентских выборов, в которых участвовал Валерий Миронов (муж Татьяны Мироновой. — Ред.), и перед уходом кабинета министров. Может, повлияло то, что незадолго до этого министр культуры Михаил Кулиняк пережил «лаврский скандал» с новоназначенными им музейными руководительницами и повторения скандала скорее всего не хотел. Но, с другой стороны, перед уходом он мог принять непопулярное решение.

Анна Звягинцева: Да, не следует рассматривать происшедшее только как нашу победу, силами исключительно активистов, защитников музея. Было бы наивно так думать. То, что мы появились и озвучили свою позицию, возможно, будет влиять на будущее музея. Нам было важно не только чтобы Миронова не стала директором, но и чтобы продолжилась уже начавшаяся трансформация музея. Нужно не останавливаться и продолжать разговор о том, чем может быть музей, — этим мы, в принципе, и занимаемся сейчас. То, что директором назначили профессионала, не означает, что все окончательно стало на свои места и должно пребывать в неизменности.

Кадан: С другой стороны, я уверен, что если бы протестов не было, результат был бы совсем другим, поскольку коллектив музея не имел средств подковерного влияния на власть, а борющейся стороной был именно коллектив. У музейщиков была поддержка только профессионального сообщества и активистов. Если бы этой поддержки и публичного внимания не было, решение было бы так или иначе принято в пользу того, за кем стоит властный и денежный ресурс. Крайне симптоматично, что кандидаты от музея поочередно снимали свои кандидатуры в пользу друг друга, чтобы не разбивать коллектив, не ставить под угрозу общую позицию. Причем первой сняла свою кандидатуру именно Мария Задорожная, после нее так же поступила Марина Скирда в пользу Юлии Литвинец. Потом же Музейный совет попытался уйти от бинарности конфликта и перестал рассматривать кандидатуры как Литвинец, так и Мироновой, предложив министру Кулиняку выбирать только между Скирдой и Задорожной, ранее добровольно вышедшими из гонки. Так что речь идет о победе именно музейного коллектива, а не Задорожной лично.

— А что это за Музейный совет?

Кадан: Музейный совет — собрание экспертов, которые определяют музейную политику, но обладают только рекомендательными полномочиями. Совет состоит в основном из музейных руководителей. Они рекомендуют ту или иную кандидатуру, но министр имеет право единолично принимать решение. Однако под давлением протестов ему пришлось публично заявить, что решать волюнтаристски, не обращая внимания на рекомендации Музейного совета, он не будет.

— Ключевую роль сыграло то, что помимо ожидаемо протестующих художников и активистов, людей извне музея, самоорганизовались его работники, и с их стороны это был осмысленный протест. Насколько сложно им было перейти к решительным действиям?

Звягинцева: Музей начал протестовать одновременно или даже чуть позже, чем мы самоорганизовались. Тогда у работников музея еще не было заявленной общей позиции. У них было сильное неприятие всей ситуации, которая сложилась в связи с проблемами смены директоров, но они не знали, как вести себя публично. А когда появились люди не из музея с похожими настроениями, это благотворно, как мне кажется, повлияло на музейщиков.

Кадан: Дело в том, что сотрудники музея — это люди, которых сложно представить публично протестующими.

Акция протеста в НХМУ, 17 октября 2012

— Именно это и делает ситуацию заметной и по-хорошему неординарной.

Кадан: Если для нас критическая позиция и постоянное указание на политический аспект работы в культуре привычны, то для музейщиков это было преодолением самих себя, требующим большого внутреннего усилия. Возможно, люди из нашего круга и начали говорить о проблеме раньше, готовы были отказаться от работы с музеем при директоре Мироновой — но главным является именно протест рабочего коллектива, и нас радует, что мы смогли как подтолкнуть его вначале, так и вовремя уйти на второй план. Но также важно, что этот протест в определенном смысле продолжил логику модернизации музея снизу, возникшей еще до Мироновой — начавшейся не по инициативе тогдашнего директора Мельника, который был, как мне кажется, директором крайне консервативным, а усилиями сотрудников, которые стали организовывать экспериментальные и критические проекты, часто делавшиеся в противостоянии с тогдашним директором. Эти же люди стали движущей силой в период протестов. Сейчас необходимо, чтобы единая линия модернизации и политического самоопределения продолжилась в дальнейшей работе музея, чтобы не было момента, когда боевые действия заканчиваются и их участники расходятся, отдавая власть в руки «профессиональных управленцев». В музее должна продолжиться та же низовая самоорганизация, которая была в период сопротивления, а Задорожная должна оставаться именно представителем коллектива. Прошлая иерархия, та, что была до прихода Мироновой, просто сгнила и развалилась, что чаще всего и происходит с теми иерархиями, которые коренятся в советской системе культурного администрирования. Эта иерархия могла быть заменена жестким «эффективным менеджментом», но сейчас победило нечто, похожее на самоуправление коллектива, на прямую демократию.

Звягинцева: Мы постоянно повторяем: коллектив, коллектив... Понятное дело, что речь идет не обо всех работниках музея.

Кадан: Как ни странно, протесты поддержала значительная их часть.

Звягинцева: Да, но попытка изменить музей и сделать его лучше исходила от небольшой группы работников. В нескольких других музеях Украины есть подобные маленькие группы, пытающиеся что-то менять. У нас был опыт общения с сотрудниками Севастопольского художественного музея, которые тоже понимают, что музей требует реорганизации.

— То есть успех в НХМУ, каким бы половинчатым и шатким он ни был, мог бы инициировать изменения в музеях по всей Украине?

Кадан: Это очень идеалистически звучит.

— Я понимаю. Но речь идет скорее не об ожиданиях, что нечто подобное произойдет, а о том, что это нужно сделать.

Кадан: Я вижу, что постсоветские государственные периферийные музеи — а они все периферийны по своему положению в обществе, — которые озабочены сейчас выживанием и в общем-то оказались за счет этого вынесены за пределы современной культуриндустрии с ее «эффективностью» и прибылями, производят определенные эмансипаторные смыслы. Ведь показ того, как связана история искусства с историей общества, освободителен сам по себе. Но сейчас эти смыслы находятся в скрытом, невыявленном состоянии. Их можно открыть в процессе низового обновления музеев, идущего именно от рабочих коллективов.

Татьяна Миронова анонсировала (и я не сомневаюсь, что так бы и было), что, если бы она стала директором, музей выставлял бы гораздо больше современного искусства. Действительно, подвинули бы всех этих святых старцев из Союза художников, и было бы много зрелищного, глянцевого современного искусства, соответствующая тусовка на его фоне, реклама, ажиотаж и рыночные манипуляции, так или иначе инструментализирующие музей как экспертную инстанцию. Вероятно, художники из продолжающей существовать коммерческой галереи Мироновой спокойно экспонировались бы в Национальном музее, возглавленном директором Мироновой. Хотя, может, кто-то из них и отказался бы — но это снова несправедливо. Почему конфликт интересов должен отлучать кого-то из художников от музея?

Важно, что те люди, которые открывали еще до всякой Мироновой двери музея современному искусству, и те, кто это современное искусство производит, вместе выступили против такой формы модернизации. В принципе, борьба за современное искусство как таковое, или, как кто-то в 90-х сказал, за «искусство в стиле contemporary art», — это сюжет, не слишком актуальный сейчас. В то же время стало очевидно, что функционеры какой-нибудь Академии искусств с одной стороны и менеджеры современного искусства — с другой вполне могут найти общий язык и соединить самые худшие черты постсоветского художественного официоза и современной культурной индустрии.

Те же, кто не подчиняется приватизирующим институцию силам и продолжает бороться за новый музей, имеют куда меньше ресурсов. Но мы выбираем в собеседники и союзники именно таких людей.

Татьяна Миронова и участники акции протеста в НХМУ, 2 ноября 2012

— Может ли ваша маленькая победа быть вдохновляющей? На Украине, конечно, одна ситуация, а в России — другая. Сейчас у нас вовсю происходит инициированная Министерством культуры «революция сверху». Музеи, центры современного искусства и научные институты, финансируемые из государственного бюджета, хотят перевести на язык «эффективности», при этом, кроме редких случаев, низовой активности либо нет, либо она плохо организована и скорее хаотична, на уровне общих настроений. Кажется, что люди сильно деморализованы, в ходу циничные мудрости: «а кто, если не уже существующий или назначенный сверху руководитель», «ну вы же знаете, ничего не изменится», «ничего добиться нельзя».

‪Звягинцева: У нас здесь тоже что-то подобное происходило.

— Как удалось перебить пораженческие настроения, особенно у музейных работников?

Звягинцева: Часть коллектива составляют молодые девушки. Сложившаяся ситуация вызвала у них отвращение. И просто им было уже нечего терять. Многие даже думали уходить из музея.

— Правильно ли я понимаю, что это совсем молодые специалисты, которые только пришли работать в музей и еще не успели врасти в систему?

Кадан: Объединились молодые, менее «вросшие» в музей и более свободные в своем выборе люди с теми, кто гораздо глубже укоренен в музейный мир, в систему профессиональных ценностей, несовместимых с таким явлением, как Миронова. Этот музейный традиционализм людей старшего поколения сработал вместе с оторванностью более молодых. Нам, поддержавшим протест художникам, в каком-то смысле легче, но при этом мы хорошо понимаем старшее поколение, которое боролось за музей именно из-за глубоких связей с ним, из-за того, что было некуда отступать.

Звягинцева: В ситуации с музеем решающим фактором оказалось наличие именно такого противника, как Миронова. Другая личность в похожих условиях, возможно, не стала бы причиной протестов.

— Насколько повлияло медийное освещение на принятие решения министром?

Кадан: У Мироновой была очень мощная и куда более профессиональная медийная поддержка. Протестная группа не могла постоянно использовать массовые издания, но многие пишущие о культуре люди сделали каждый свой небольшой жест в доступном им поле. Были авторы, которые могли и не занимать критическую позицию, не будучи так уж связанными с художественной средой, но сделали выбор в пользу поддержки музея. Другое дело, что немало тех людей в самой художественной среде, кто мог бы оказать поддержку протестам, решили попридержать заявление своей позиции до момента большей определенности, поскольку директорство Мироновой выглядело более чем вероятным и многие не хотели портить с ней отношения, чтобы иметь возможность в дальнейшем пользоваться музеем. Все протестные усилия хоть и выглядели в медийной сфере крайне хаотично и раздробленно, но создали адекватный образ сопротивления. А медиапрофессионализм противоположной стороны произвел картинку хоть и целостную, но не вызывающую доверия.

— Миронова сама себе навредила?

Кадан: Да, во многом.

Звягинцева: Если бы не несколько ее статей, может быть, не так бы и были оскорблены сотрудники музея.

Акция протеста в НХМУ, 2 ноября 2012

Кадан: Если говорить об анонимном фоне полемики — то выразительным симптомом оказалось огромное количество комментариев под разными никами, написанных, видимо, одним человеком или маленькой группой очень похоже мыслящих и говорящих людей. Там бесконечно всплывали одни и те же словосочетания вроде «возрождения совка» или «музейных старушек», которыми нарекались участники протестов. «Старушки» же, как повторялось снова и снова, обязательно должны были бояться, что новый директор «откроет их грязные секреты». Эффективный неолиберальный менеджмент против старой коррумпированной бюрократии — простой, надежный и действенный образ.

Звягинцева: Можно понять посыл этих комментариев. Они ориентировались на гражданина, который привык воспринимать музей крайне стереотипно: там обязательно должно быть бедно и скучно, должны быть старушки и тусклый свет.

— Все-таки сформировавшаяся общность музейных работников, вместе с художниками или без них, продолжает существовать в тех или иных формах?

Кадан: Мне кажется, она продолжает работать. Другое дело, что после этих военных действий очень многое разрушено, сотрудникам приходится разбирать руины. Поэтому требовать наглядных результатов, вероятно, рано. Но та линия, которая уже видна в работе музейщиков, дает надежду. Низовое обновление музейной стратегии перешло в протестную политизацию сотрудников. Если эта политизация вернется в повседневную музейную работу, работа эта обретет новое качество.

***

Как работали процессы, описанные Анной Звягинцевой и Никитой Каданом, можно увидеть на конкретном примере. 2 ноября 2012 года, за две недели до принятия Министерством культуры Украины окончательного решения относительно того, кто займет пост директора НХМУ, группа художников, активистов и журналистов провела акцию протеста в залах музея. На официальном мероприятии, проводившемся в тот момент, собрались работники музея и представители художественного сообщества, которые не просто стали очевидцами, но включились в протест. По просьбе COLTA.RU российские и украинские участники акции поделились своими ощущениями.

Лариса БАБИЙ, критик, куратор

В пятницу, 2 ноября, члены ИСТИ («Инициатива самозащиты трудящихся искусства»), а также другие художники и творческие работники собрались в фойе НХМУ, держа семиметровый транспарант с надписью «Музеем должен управлять профессионал. Мы поддерживаем коллектив музея». Мы развернули баннер где-то за час до презентации каталога к выставке «Миф “Украинское барокко”», самому противоречивому проекту НХМУ в 2012 году, и приветствовали входящих в музей, а затем прошлись по залам, чтобы оказаться на презентации, где встали напротив гостей, журналистов и телекамер. Пропустившая презентацию Миронова почтила нас своим присутствием в фойе, но особо не взаимодействовала с участниками акции. Почти каждый мог согласиться с нашим лозунгом, даже Миронова и министр культуры, однако понимание, кто такой «профессионал», было разным. Люди, державшие транспарант, известные художники (Тиберий Силваши, Никита Кадан, Лада Наконечна, Ксения Гнилицкая, Владимир Кузнецов, Жанна Кадырова, Анна Звягинцева, Алексей Салманов, Александр Бурлака, Анастасия Рябова, Максим Спиваков, TanzLaboratorium) и руководители ведущих институций современного искусства (Юлия Ваганова, Катерина Ботанова, Павел Гудимов), подразумевали, что профессионализм включает в себя годы практического опыта и компетентность в сфере искусства.

Контекст акции таков: 25 октября в связи с поручением министра культуры музей подвергся «проверке», целью которой было удостовериться, что управление коллекцией музея осуществляется в соответствии с законодательством, созданным еще в советскую эпоху. К тому времени министр обещал выдвинуть новых кандидатов на пост директора, но вместо этого распорядился о проверке. Тем временем коллектив музея продолжал выступать против действующего и.о. директора Татьяны Мироновой. Тогда никто не знал, когда будет созван Музейный совет, призванный содействовать министру культуры в выборе нового директора. Все, что мы могли сделать, — придать публичной огласке новые повороты дела и при любой возможности настаивать на своей позиции. В ходе кампании «На ступенях» мы организовали серию ситуативных публичных акций, реагируя только на то, что известно к конкретному моменту времени. Мы не осознавали возможных последствий. Наш транспарант высвободил уже имевшееся недовольство. Даже бывший директор музея Анатолий Мельник ссылался на нас, обсуждая шаткое будущее музея, хотя, конечно, мы бы не приветствовали его возвращение на пост директора.

Акция протеста в НХМУ, 2 ноября 2012

Вскоре фотографии акции попали в интернет и распространились через Фейсбук. Отчетливо вырисовывался нарастающий конфликт внутри когда-то спокойного и консервативного музея. Через неделю, когда мы узнали о заседании Музейного совета, у нас уже был подготовлен новый баннер. Мы вновь подтверждали свою позицию и требования. Члены ИСТИ, художники и музейные работники, в том числе тогдашний кандидат на пост директора Юлия Литвинец, встали напротив Министерства культуры. Пока не стемнело, мы разговаривали с прохожими под окнами комнаты, где проходила встреча министра с членами Музейного совета. Такое постоянное видимое напоминание осуществлялось нами в противовес «общепринятым» рычагам воздействия и было одним из основных способов оказать давление на тех, кто находится у власти.

Евгений НАЗАРОВ, журналист

Акция в музее стала неожиданной, но любопытной частью моей поездки в Киев. Официальным поводом путешествия была премия Future Generation Art Prize, на которую номинировались группа украинских художников «Р.Э.П.» и входящий в нее Никита Кадан. С ними я и проводил время в столице Украины. Эти художники, как теперь принято говорить, имеют активную гражданскую позицию, а потому они очень живо и быстро реагируют на события в обществе и культуре. Назначение Татьяны Мироновой и.о. директора Национального художественного музея Украины — решение, явно неоднозначное даже для меня — человека, не близкого украинской арт-конъюнктуре. Профнепригодность Мироновой стала очевидна после нескольких рассказов непосредственных участников выставок, ею курируемых. Поэтому я решил поддержать ребят и принять участие в акции. Около трех часов дня мы собрались в фойе музея и коллективно держали протестный баннер. Сотрудники музея тоже участвовали в акции. Позже мы переместились в один из залов, где проходила презентация каталога музейной выставки «Миф “Украинское барокко”». Выступали причастные к ней люди, некоторые даже обращали внимание на нас и давали свои комментарии к происходящему. Интересен сам факт активного участия молодых художников в судьбе ортодоксальной институции и их позиция в защиту «академического» подхода от пусть и не самой профессиональной, но модернизации и капитализации. Также был любопытен сам процесс акции: все проходило крайне спокойно, хотя вопрос явно животрепещущий. Нас не покидало ощущение, что вот-вот должна появиться охрана или милиция, но это, видимо, российский рудимент.

Анастасия РЯБОВА, художница

Я около месяца находилась в Киеве и была вольна выбирать, куда ходить, а куда не ходить. Тем не менее я пошла именно в музей. Это была не случайность. Я знала о происходящем, знала про акцию и хотела прийти, потому что у меня, в частности, был неприятный опыт работы с Мироновой. Я знала, что она за штучка. Меня очень сильно поразила выставка в «Шоколадном доме», в которой я как-то стихийно поучаствовала. Начиная с отношения к художникам и произведениям и заканчивая организационными вопросами, был просто мрак и ужас — порочная связь. А когда я узнала, что там еще и на политическом уровне процветает беспредел, я не могла не солидаризироваться. Сначала происходящее показалось мне довольно унылым: аккуратное внесение баннера в музей — прямо скажем, не радикальная акция. Миронова проходила мимо и, увидев нас, сказала: «Ой, очень красиво, очень красиво!» Но в итоге, когда в конце презентации каталога «Миф “Украинское барокко”», во время которой проходила акция, сами сотрудники музея начали в солидарность с этим баннером высказывать критические мнения по поводу сложившейся ситуации, это, конечно, не могло не поразить своей живостью.

Сергей Попов, Сергей Гуськов. НХМУ: хроника сопротивления