Мое сладкое N

Квентин Тарантино и краткая видеоистория слова «ниггер»

«Джанго освобожденный» — спагетти-вестерн Квентина Тарантино о том, как в 1858-м беглый раб (негр) и бывший дантист (немец) преподали расистам с рабовладельческого Юга насильственный урок толерантности. Если не считать имени главного героя (позаимствованного, кстати, у режиссера 1970-х Серджио Корбуччи), наиболее часто повторяющееся в «Джанго» слово — «ниггер»; на родине режиссера уже успела разгореться яростная дискуссия о правомочности употребления Тарантино этого, безусловно оскорбительного, нарицательного существительного. Но мы не побоялись разобраться в том, какие перемены переживало за последний век слово на букву «Н» и к каким трансформациям стоящего за ним понятия это приводило.

«Рождение нации» (1915)

Первый блокбастер в истории кино — гриффитовское «Рождение нации» и по сей день считается самым расистским в этой истории произведением. Заслуженно: классическое спасение в последнюю минуту здесь осуществляет Ку-клукс-клан, большую часть темнокожих персонажей играют загримированные белые актеры — а исполнять им приходится то негритянский дебош в Палате представителей штата, то изнасилования нежных южанок. В титрах фильма «ниггер» встречается неоднократно (например: «эти свободные ниггеры с Севера точно чокнутые»), равно как и все его возможные вариации, от считавшегося до середины ХХ века нейтральным «негр» до ласково-унизительного «черныш». Да, «Рождение нации» уже тогда приводило в ярость темнокожую публику, но свет оно увидело в контексте, в котором не считались зазорными ни вот такие считалки, ни сегрегационные законы Джима Кроу, ни менестрель-шоу, популяризировавшие использованный Гриффитом гуталиновый грим. Словом «ниггер» не стеснялись пользоваться ни Линкольн, ни действующий в тот момент президент Вудро Вильсон — как спустя десятилетия и Линдон Джонсон. Любопытно, что самые зловещие роли в «Рождении нации» отведены полукровкам, мулатам.

«Унесенные ветром» (1939)

Помня о шумихе вокруг «Рождения нации» (а также о киноэкранах, испорченных камнями возмущенных чернокожих зрителей), Голливуд 1920-х не то чтобы избегал слова на букву «Н», но особенно им и не злоупотреблял — в отличие от той же ваксы в качестве грима (концептуально осмысленной наконец в «Певце джаза»). В 1930-м, на фоне Великой депрессии, в силу вступил кодекс Хейса — и все картины рабства в кино вдруг превратились в относительно жизнерадостные пасторали с чернокожими пейзанами, довольными своим положением (особенно шокирует повествующая о тяготах жизни вне рабства «Песня юга», выпущенная в 1946-м Диснеем, вообще часто попадавшим в околорасистский переплет). В таких же благостных, хотя и обаятельных до невозможности слуг превратились и герои не вполне политкорректного романа Маргарет Митчелл, отзывающегося, например, о Ку-клукс-клане как о трагической необходимости. Известно, что продюсер Дэвид Селзник долго противился исчезновению из сценария слова «ниггер», добавлявшего убедительности постановке (ровно так же оправдывается сейчас Тарантино), — и сдался, получив в обмен разрешение оставить часть бранных слов в репликах Ретта Батлера. Цензура, впрочем, не помешала Эшли Уилксу ностальгировать по «звонкому негритянскому смеху».

«Разрушители плотин» (1954)

Возможно, самый комичный случай в истории злоупотребления словом «ниггер» — британский военный фильм «Разрушители плотин». Авторы остались верны реальным событиям, на которых основана история, во всех деталях. Включая и кличку героической собаки главного героя — Ниггер (она же использовалось как кодовое слово для обозначения успешного подрыва плотины). «Разрушители» доставили кучу мелких забот надзирающим органам — кличку то заглушали, то передублировали (специально для американского показа несчастный лабрадор превратился в Триггера), а одно время предполагавшийся ремейк должен был рассказать о псе по имени Диггер.

«Убить пересмешника» (1962)

К 1962-му диктат доживающего свои последние дни кодекса Хейса ослаб — впрочем, экранизация библии движения за права человека «Убить пересмешника» если и имела своей целью провокацию, то крайне либерального и, в общем-то, порядочного толка. Слова «любитель ниггеров» здесь вложены в уста белого отребья с нескрываемой педофилической ноткой во взгляде — и обращены к Аттикусу Финчу в исполнении Грегори Пека. Лучшего же кандидата на роль живой иконы политкорректности, чем Пек, было, наверное, и не найти — вскоре политкорректность восторжествует окончательно, а за произнесенное в СМИ слово «ниггер» белых журналистов и телеведущих будут увольнять.

Дик Грегори, Ричард Прайор и «Сверкающие седла»

Движение за права темнокожих к концу 60-х более-менее добилось своего — в том числе и в том, что касается высвобождения соответствующего юмора. Первый шаг к переосмыслению интересующего нас слова — а значит, вслед за означающим и означаемого — сделали стендап-комики. Высмеивая как стереотипы о «ниггерах», так и самосознание афроамериканца как «ниггера», Дик Грегори и его еще более популярный последователь Ричард Прайор провели колоссальную работу по демифологизации понятия, его детабуизации, а тем самым и избавлению от болезненных коннотаций. Грегори, назвавший свою автобиографию 1964 года «Ниггер», шутил, что теперь каждый раз, как его мама услышит это слово, она будет думать, что это рекламируют книжку ее сына. А Ричард Прайор породил такое устойчивое выражение, как «that nigger's crazy». Именно он в 1973-м помогал Мелу Бруксу писать сценарий «Сверкающих седел» — истерически смешного (и истерически часто склоняющего слово на «Н») вестерна, задолго до Тарантино раскрывшего комический потенциал ключевого для «Джанго» явления «ниггер на лошади» (см. видео).

«Босс-ниггер» и блэксплойтейшен

Тарантино, конечно, не первый, кто догадался скрестить спагетти-вестерн и блэксплойтейшен, — и если для того, чтобы убить в своем герое раба и превратить его в орудие праведной черной мести, этому режиссеру требуется полфильма, то герой Фреда Уильямсона из грайндхаусной «трилогии о ниггере Чарли» с самого начала действует по ту сторону морали и рефлексии не испытывает. Не знают ее и другие герои блэксплойтейшена, все эти черные самсоны и свит свитбэки, которые слышат в свой адрес обращение «ниггер» чуть ли не каждые пять минут и только ухмыляются в ответ. «Ниггер» здесь уже не оскорбление, нет, скорее выражение страха перед неизвестным, последнее, обреченное заклинание призрака смерти, который не только вот-вот убьет тебя, но и заберет твою женщину — и та будет только довольна. В своем педалировании расового вопроса блэксплойтейшен-фильмы не так уж далеко ушли от «Рождения нации» (формально выворачивая ее коллизии наизнанку), и да, главная фобия белых кинозрителей мужского пола за эти 60 лет не изменилась — и вот в самом слогане блэксплойтейшен-боевика Джамаа Фанака (урожденного Уолтера Гордона) «Добро пожаловать домой, братишка Чарльз» неназванные «они» «хотят отнять его мужское начало». Стоит ли говорить, что ничего у них не получится?

«Пальцы» (1978)

Слово «ниггер» в режиссерском дебюте Джеймса Тобака не произносится — но зато «Пальцы» раскрывают подлинную, потаенную суть чернокожих героев грайндхауса и, кроме того, позволяют многое понять о «Джанго». Джим Браун, бывшая суперзвезда американского футбола и один из самых борзых боссов-ниггеров блэксплойтейшена, предстает здесь в виде окруженного белыми телочками успешного владельца бара. В сущности, он — альтер эго сыгранного Харви Кейтелем Джимми, типичного дрифтера Нового Голливуда, чьи проблемы с превращением из персонажа в героя (ввиду пробуксовки героического нарратива классического американского кино) выражаются в первую очередь в импотенции. У героя Джима Брауна таких проблем не то что нет — в самом эффектном эпизоде фильма он веселья ради жестко сталкивает лбами двух настроившихся на секс белых девушек. В этой сцене тот фаллический «ниггер», которого так боялись герои Гриффита, встает во всей красе; это самое буквальное прочтение страха, определявшего всю историю американского расизма, и Тарантино в «Джанго» стремится именно к такому образу чернокожего мужчины.

Хип-хоп и конец 80-х

Утрированная мужская сила (во всех смыслах) героев блэксплойтейшена была сведена на нет рейганомикой и переходом категории «Б» к большим бюджетам. Но «ниггер» зазвучал с экрана все чаще — причем с заметной потерей своей сакральной мощи. В лучшем случае «ниггерами» были все вокруг — как угнетенные вне зависимости от цвета кожи солдаты из «Цельнометаллической оболочки» Кубрика. В худшем — «ниггеры» начинали играть роль неразличимых между собой (и оказывающихся слабыми противниками) индейцев из самых кондовых образцов классического вестерна — как в «Цветах» Денниса Хоппера, где в противостоянии с полицией негритянские банды Лос-Анджелеса берут свое исключительно численностью. Но популяризация гангста-рэпа, спровоцированная успехом группы N.W.A (Niggaz With Attitude), по иронии судьбы появившейся ровно в тех кварталах, где происходит действие «Цветов», изменила ситуацию. «Ниггер» трансформировался в «нигга» и стал для Айс Кьюба с Доктором Дре (а вслед за ними и для большинства популярных рэперов 80—90-х) синонимом слова «бунтарь», отличительным знаком и символом причастности к силе, неведомой гнилым общественным институциям и слабым духом белым субурбиям. Знаком силы, к которой эти субурбии мгновенно потянулись.

Спайк Ли

Апроприация чернокожим сообществом слова «ниггер» быстро стала предметом рефлексии самих афроамериканцев — впрочем, невозможность тотального отказа или тотального же принятия этого обращения и по сей день создает несколько шизофреническую атмосферу в комьюнити. Спайк Ли, сейчас выступающий против «Джанго» с проповедью, достойной коммунистов Ленобласти, когда-то посвятил этой шизофрении не один фильм и хотя не нашел способа ее вылечить, как минимум поставил диагноз. Близкая Ли по взглядам группировка Public Enemy, сочетающая призывы к борьбе против неравноправия и коррупции с милитаристским антуражем и мелким хулиганством, на пике популярности гангста-рэпа назвала свой альбом «Fear of a Black Planet». В реальности же с учетом того, как на эту популярность отреагировали органы (слежкой и прослушкой рэперов вроде Тупака) и как мачистски позиционировали себя новые звезды, правильнее было бы пользоваться формулировкой «Fear of a Black Dick».

«Джанго освобожденный»

Тут мы наконец подходим к собственно «Джанго», в котором если что и раскрывается в полной мере, так это феномен страха перед черным членом. Новый фильм Тарантино буквально напрашивается на фрейдистский анализ — столь велика здесь степень фиксации на половых органах Джейми Фокса. Героя каждые полчаса угрожают кастрировать, камера упрямо задерживается на обтянутом кожаными штанами пахе, ближе к финалу Тарантино так и вовсе не сдерживается и выставляет член героя на всеобщее рассмотрение — и тот натурально переливается золотом. В этом есть определенное остроумие — но в этом же кроется и разгадка слабости фильма.

В каком-нибудь 1992-м «Джанго» был бы самым проницательным произведением о современной афроамериканской культуре. 20 лет спустя тарантиновский анекдот вдруг обнаруживает давно не стриженную бороду — за которой уже толком не видно самого анекдота. «Ниггер» как слово давно десакрализировано — а как понятие давно разделилось на десятки равноценных значений, пусть некоторые из них все еще оскорбительны. Обозначая самое популярное из них на данный момент, афроамериканский лингвист Джон Макуортер проводит параллель с русским словом «мужик» — когда-то обозначавшая представителя низшей касты конструкция обернулась выражением близости, принадлежности к одной общности. И вот уже международным хитом становится песня с названием «Niggaz in Paris» — и надо быть Гвинет Пэлтроу, чтобы тебя заклеймили за подпевание ей.

Героям блэксплойтейшена и самым убедительным из гангста-рэперов не было нужды демонстрировать гениталии, они и сами были воплощенными (и внушительными) ходячими членами. Джанго далеко до мощи этих образов, его бунт против рабства — не стихийный мятеж дикой плоти, на котором так удачно играли продюсеры грайндхаусных фильмов, а политкорректное, моралистское восстание в рамках сюжета о воссоединении семьи. Тут уж, конечно, придется показать собственно член. При этом герой Фокса по-прежнему остается «ниггером на лошади», и это даже по-прежнему смешно — но эта пародийность обесценивает тот мнимый катарсис, которым «Джанго» заканчивается. Люди, снимавшие блэксплойтейшен, в массе своей были белыми — и не думали это скрывать, обращаясь к страхам именно белой публики. Тарантино же, кажется, и сам притворяется Н. Так, рецензент New York Times А.О. Скотт обращает внимание на то, что, в отличие от спилберговского «Линкольна», рисующего тотальную отмену рабства белыми людьми, «Джанго» изображает частный крах рабства, устроенный человеком черным. Но в том-то и проблема: можно 130 раз за фильм повторить «ниггер» — и снять кино, которое вдруг станет иллюстрацией слова похожего, но кардинально другого.