Остров и континент. Я не боюсь. И не уеду

На колонку Гордеевой отвечает читательница сайта ТАТЬЯНА ЖДАНОВА

3 июля на COLTA.RU была опубликована колонка Катерины Гордеевой «Невозможность острова» — очень личный текст о выборе, который стоит перед многими сегодня. Весь сегодняшний день COLTA.RU публикует отклики на эту колонку. Редакция обратилась в своем фейсбук-сообществе с призывом к читателям тоже принять участие в этой дискуссии. Из почти десятка откликов мы выбрали вот этот — ТАТЬЯНЫ ЖДАНОВОЙ.

Дорогая редакция прекрасного ресурса!

Я прочитала у вас статью Катерины Гордеевой «Невозможность острова». И мне невыносимо захотелось ответить. Я села и написала. Я вообще безумно далека от мира писательства-журналистики, я даже не графоман) Но мне было важно сложить все эти чувства в слова. Делайте с моим ответом что сочтете нужным. Но я была бы безмерно благодарна, если бы его увидела Катерина. А вдруг ей в чем-то он поможет... Спасибо вам.

Татьяна Жданова

***

Когда я училась в университете, мне очень хотелось уехать за границу. Как всем моим однокашникам тогда. Учиться, работать, жить. В России было голодно, опасно, но очень тогда интересно. Можно было включить телевизор и смотреть, смотреть, смотреть, не чувствуя себя, как говорится в уличной политике, бараном, осемененным per os. Можно было читать газеты, журналы, высказывать свою точку зрения. И подписать заявление студентов МГУ против того, чтобы к нам приехал Жириновский.

Потом я начала ездить за границу, отдыхать и работать. И там было так красиво, так вкусно, так приятно и улыбчиво. И мне снова периодически накатывающими волнами стало хотеться уехать и не возвращаться. И я была влюблена в иностранца, чей дедушка воевал в Великую Отечественную против моего дедушки. И его страна вдруг перестала быть той исторически вражеской державой, а стала красивой, стареющей Европой, посыпавшей голову пеплом за грехи бурной молодости.

Первый звоночек прозвенел в аэропорту Хитроу. Когда, бегая в поисках нужного терминала, я обратилась за помощью к белокурой сотруднице в форме. Она ответила мне враждебным хамством. Не мне, русской до последней капли крови, расстраиваться из-за хамства. Я живу в нем на Родине каждый день — с утра в московском метро и до вечера в окружении слегка сумасшедших соседей. Но было в хамстве этой белокурой англичанки что-то чужое. То есть меня не просто обхамили, а в первую очередь потому, что я здесь понаехавшая.

И чем хуже становится здесь и сейчас, чем больнее мне за мою многократно униженную, обворованную, обезображенную Родину, тем больше я начинаю разбираться в себе и в этом странном, нездоровом, нелогичном патриотизме.

Потом, уже как-то натужно и обреченно, мне захотелось уехать, «потому что дети и у них должно быть будущее». Но в этом желании уже не было восторга, юной эйфории. Было какое-то «надо», а вот этого я не люблю.

Так продолжалось до декабря 2011 года. А в декабре я вышла на улицу в толпе таких же, как я. И что-то изменилось. Не прямо там щелкнуло, а потихоньку начало проясняться. Я вдруг поняла, что не хочу уезжать. И не уеду. И нет в этом ничего рационального. И чем хуже становится здесь и сейчас, чем больнее мне за мою многократно униженную, обворованную, обезображенную Родину, тем больше я начинаю разбираться в себе и в этом странном, нездоровом, нелогичном патриотизме.

Все просто: это любовь, и не нужно придумывать никаких научно-психологических объяснений. Мы все знаем, что нормальный ребенок не бросит своего отца потому, что он пьяница. И зачастую непутевого родителя любят даже больше, чем правильного и положительного. Собаки любят своих хозяев. Просто так. Любых, даже самых нерадивых. Здесь нет вопроса «за что?». Потому что любовь самодостаточна.

Двадцать лет, с тех пор как я приобщилась к Московскому университету, я праздную 25 января. Каждый год. Я с неизменной гордостью рассказываю иностранцам, кто такой Михайло Ломоносов. Г-н Садовничий — человек, которого я не уважаю. Человек, по моему личному мнению, разваливший и многократно опозоривший мою альма-матер грязными коррупционными скандалами и низким уровнем преподавания. Но Ломоносова отменить он не в силах.

Наш президент, наш глава Следственного комитета, наши депутаты — люди, которые не умеют любить. Иначе от всей боли, которую они причинили людям, они бы просто погибли.

Есть такая дорога на несравненной моей Псковской земле. Дорога через Остров. Если сворачиваешь с трассы Питер—Псков на Изборск. Каждый раз, проезжая по этой дороге, я испытываю волнение, восторг, счастье. Я люблю.

Главная проблема нашего общества сегодня — мы не любим. Очевидно, что наш президент, наш глава Следственного комитета, наши депутаты — люди, которые не умеют любить, не знают, что это такое, никогда не испытывали никакого подобного чувства. Иначе от всей боли, которую они причинили людям, покалеченным, убитым, гниющим в тюрьмах, они бы просто погибли — от стыда, от сердечной тоски, от сострадания, от горя. Причем только взглянув в глаза матери МБХ, только увидев фотографию слепого, умирающего Алексаняна, только на секунду представив себя в битком набитой, душной стеклянной колбе суда над «болотными» узниками — в этот самый миг упали бы замертво. Если бы только они были способны на сострадание, любовь, обладали бы даром Божьим чувствовать чужую боль как свою...

Но не только они страдают от неспособности любить. Даже такие душевно красивые люди, как Катерина Гордеева, хотят, но не могут позволить себе полюбить свою Родину так, как они любят своих близких. Просто любить, не ожидая ничего взамен. Не любить потому, что.., не гордиться тем, что... Не ожидать от нее комфорта, перемен, благ, ответов, защиты, гарантий, а просто любить ее и жалеть, как непутевого отца-пьяницу, как хозяин собаку, — просто за то, что она есть.

Я не могу уехать. Из всех страшных историй последних лет меня больше всего напугала история Чичваркина. Он уехал. А его мама случайно упала, ударившись головой о край стола, и так, видимо, три раза (по официальной версии следствия. — Ред.). А он там, и он не приехал. Я не осуждаю, Боже упаси меня от этого, скорее сострадаю и не представляю, как он с этим живет. Перед глазами встала картинка из гениального фильма гениального Тодоровского «Интердевочка», где героиня Яковлевой мечется в тот момент, когда ее мать в далеком Советском Союзе ложится головой в духовку плиты.... Я прекрасно понимаю, что живу сегодня в такой стране, где завтра моя мать может три раза упасть и удариться об угол стола просто потому, что так захотел Следственный комитет. И я ничего не смогу с этим сделать. Но пусть лучше я буду рядом. Даже если это «рядом» — какая-нибудь «Матросская Тишина».

Я старею. Я сижу в Мариинке и слушаю увертюру к «Лебединому озеру». Я плачу. Я не знаю отчего, не понимаю почему, но уже и не хочу понимать. Я дома. Да, эта увертюра может быть последней для меня, как и для каждого из нас, простых, незащищенных, ни к кому не приближенных, ничего не урвавших, никому не нужных, не уважаемых собственным государством граждан России. Потому что завтра я, как те ребята с Болотной, простые жители панельных многоэтажек моего города, могу сесть в тюрьму на двушечку или на шестерочку. Ни за что. Ни разу в жизни не взяв чужой копейки, не помыслив о насилии, не обидев слабого. Но я не боюсь. И не уеду.

Также по теме:
Нюта Федермессер. Остров и континент. Про Скарлетт О’Хару, необходимость вкалывать и отпускное настроение
Мария Баронова. Остров и континент. Мы сделали только хуже
Аркадий Сухолуцкий. Остров и континент. Тем, кто на чемоданах
Артем Темиров. Остров и континент. Без «них»
Остров и континент. Надежда нужна, потому что практически необходима