Безумству храбрых

В Москве впервые поставили «Тристана и Изольду»

После того как закончилась премьера, уже в приличном отдалении от театра «Новая опера» я встретила на улице совершенно незнакомого мне человека с грустно-отрешенным взглядом. «Какой ужасный спектакль, — произнес он. — Ну вы напишите, я почитаю». И пошел дальше.

Я между тем не жалела о проведенных четырех с половиной часах.

Но начну по порядку. «Тристан и Изольда» Вагнера — один из ключевых текстов позднеромантической эпохи. Исполнять его всегда было делом нелегким: громадная партитура фактически для двоих исполнителей, сюжета толком нет, есть безбрежный оркестр, много туманных немецких слов, Шопенгауэр, нирвана, любовь-смерть-ночь, привораживающая ядовитость и восхитительная запредельность. Про один только «тристанов аккорд», с которого начинается опера, написаны тонны литературы. Тяжесть смыслов, вчитываемых в этот текст, все увеличивается и увеличивается с течением времени. Понятно, что это уже давно не просто опера, от постановки «Тристана» ждут чего-то такого, что сравнимо с ушатом холодной воды. По крайней мере, в нашем, скудном на Вагнера, оперном пространстве. Давным-давно «Тристана» ставил Мейерхольд. Потом были 100 лет перерыва, потом — Черняков в Мариинке и на «Золотой маске» в Москве, видео Билла Виолы, которое привозил в Питер Гергиев, и «Меланхолия» Триера — вполне себе кино имени «Тристана». То есть сплошные ушаты холодной воды.

Поэтому новость про то, что московский муниципальный театр «Новая опера», не отличающийся амбициозностью, выпускает «Тристана», весь сезон была почти мемом нашего музыкального сообщества. Да и новый директор театра Дмитрий Сибирцев не скрывал своего скепсиса — проект достался ему в наследство от прошлого руководства и испуганно позиционируется как непопулярное лакомство для знатоков: второй спектакль — 25 мая, потом — только в ноябре.

В оркестровой яме происходит столько всего, что можно уже даже не смотреть на сцену и на светящиеся над ней титры с русским переводом.

Однако билеты на оба майских спектакля были проданы еще в апреле, три отделения публика высидела как миленькая, на финальных бурных овациях тонуло одинокое «бу» — возможно, его как раз выкрикивал встретившийся мне грустно-отрешенный человек.

Я не буду оправдывать спектакль, поставленный никому не известными западными людьми — немецкой режиссершей Николой Рааб и британским сценографом Джорджем Суглидесом. Потому что это никакой не спектакль, а то, что на профессиональном жаргоне трезво именуется «концертом в костюмах». Это такая рамочка для приглашенных Тристанов и Изольд, а также, как обещают, для выращенных своих. Вполне красивая, не бессмысленная рамочка — с цитатами из декораций легендарного Альфреда Роллера к венскому спектаклю 1903 года (которым дирижировал Малер). Море, звездное небо, отрезанный нос навеки остановившейся ладьи с умирающим Тристаном и вырастающие вокруг нее неожиданные березки (привет березкам в «Сомнамбуле», недавно появившейся в Большом театре, — это, получается, такой сценографический тренд сезона), а также редкие и неловкие потасовки с холодным оружием, условно-вневременные костюмы и большое количество статичных поз в акустически удобных местах сцены.

Впрочем, никто этой постановкой ничего и не собирался доказывать. Равно как и делать вид, что можно обойтись собственными вокальными силами. Хорошо уже, что молодцами оказались Артем Гарнов (Курвенал, слуга Тристана), Виталий Ефанов (король Марк) и Анастасия Бибичева (Брангена, служанка Изольды). На две же титульные партии выписали специалистов с родным немецким языком. Рыжеволосая Изольда Клаудии Итен горяча, дика, убедительнее в жизни, чем в смерти, но своим голосом прорезает любое оркестровое tutti. Угрюмый Тристан Майкла Бабы, напротив, с самого начала готов к худшему. Бесконечный любовный дуэт второго акта посеял сомнения в марафонских возможностях певца, но третий акт их развеял — умирал он как раз очень достойно. Можно предположить, что в будущей жизни этой постановки появятся другие Тристан с Изольдой, которые внесут свои, никак не связанные с режиссерской волей, оттенки в проблемы любви, смерти и марафонских дистанций.

Единственное, что спектаклю было смысл доказывать, — что есть в стране оркестр кроме гергиевского, способный сыграть «Тристана». И оказалось — действительно есть! Безумная идея одолеть эту вагнеровскую глыбу в честь 200-летия композитора принадлежит главному дирижеру театра — Яну Латам-Кёнигу, карьера которого пять лет назад здесь началась с «Лоэнгрина». Страстное вагнерианство — вовсе не гарантия успешно сыгранной партитуры Вагнера, но тут мы имеем дело именно с таким удачным совпадением. С чем и хочется поздравить москвичей. В это сложно поверить, но у нас теперь есть свой «Тристан»! Есть возможность на четыре с половиной часа погрузиться в фантастическое зелье, которое варится и бушует внутри оркестровой ямы. В котором млеют струнные, безбашенно грохочут литавры и поют выразительными голосами духовые. В котором происходит столько всего, что можно уже даже не смотреть на сцену и на светящиеся над ней титры с русским переводом. Это колоссальная работа и невероятная победа. Да простит меня грустный ночной прохожий.