Дмитрий Сергеев: «Я рассматриваю происходящее с “Коммерсантом” исключительно как бизнес-вызов»

Президент ИД «Коммерсантъ» обсудил с ОЛЕГОМ КАШИНЫМ, находится ли «Ъ» в кризисе, чем занят Виктор Лошак и закроют ли журнал «Власть»

Последнее время в ИД «Коммерсантъ» происходят серьезные кадровые перемены — издание покидают ключевые сотрудники, проработавшие в «Коммерсанте» многие годы. «Кризис» или даже «конец» «Коммерсанта» стал одной из постоянных тем профессиональных дискуссий в соцсетях; этому же был посвящен один из сюжетов новой итоговой программы Леонида Парфенова на «Дожде». ОЛЕГ КАШИН встретился с президентом ИД «Коммерсантъ» Дмитрием Сергеевым и попытался узнать его точку зрения на происходящее в редакции.

 
— Нравится ли вам руководить «Коммерсантом», довольны ли вы собой в этой роли?

— Когда я пришел в «Коммерсантъ» — это было летом 2012 года, — я был сначала слегка поражен глубиной бизнес-задач, которые стоят перед «Коммерсантом», и, в моем понимании, отсутствием у «Коммерсанта» на тот момент времени какой-то внятной бизнес-стратегии. Сейчас, когда мы столкнулись с тем, что от нас ушло достаточно большое количество реально важных для «Коммерсанта» инфраструктурных людей, когда обострилась конкуренция за людей на этом рынке, я рассматриваю происходящее исключительно как бизнес-вызов. Но нам есть что этому вызову противопоставить — именно потому, что мы компания частная, а не государственная, и я думаю, что в ближайшее время (мы это планировали сделать вне зависимости от последних событий, возможно, немножко эскалировавших это) мы сделаем несколько вещей, которые раньше на российском медийном рынке я не могу вспомнить, кто бы делал. Я назвать эти вещи пока не могу, но мы объявим о них в самое ближайшее время.

— А хотя бы теоретически — о каких вещах вы говорите? Вот в «Известиях» вся редакция уже два года работает на сайт, бумажную газету собирают два или три человека. В «Коммерсанте» такой революции пока не было.

— Я не об этом. Но то, о чем вы говорите, кстати, одна из проблем, которую я увидел, когда пришел в «Коммерсантъ». «Коммерсантъ» в интернете реально отстает по навигации, по дизайну, по структуре сайта, в том числе отчасти по подходу к формированию контента. Сайт очень долгое время был просто лицом газеты, куда просто выкладывалась газета. Потом был создан специальный отдел несколько лет назад, и сначала были большие проблемы в работе с редакциями, чтобы они писали на сайт. Сейчас эта проблема почти полностью решена, но есть еще куда расти. Вторая проблема — технологическая. На мой взгляд — но мой взгляд подтверждается тем, что «Коммерсантъ» первый по цитируемости и по аудитории среди газет, но не первый среди интернет-ресурсов, — сайт надо перезапускать. Например, на мобильных устройствах он очень неудобно открывается. Поэтому мы поставили задачу перезапуска. Над этой задачей мы сейчас работаем.

— То есть этим должна была заниматься еще [бывший главный редактор сайта kommersant.ru] Лиза Голикова.

— Этим и занималась Лиза. В том числе в рамках подготовки к этому Лиза съездила в Штаты, а это на сегодняшний день лучшее место в мире, где можно научиться новым технологиям и тому, что вообще происходит в медиа, потому что они по тем процессам, которые происходят в медиа, нас на много лет опережают. Но после этого Лиза приняла предложение ИТАР—ТАСС и ушла туда. Ее сменил человек, с ней рука об руку этим занимавшийся, — [заместитель шеф-редактора ИД «Коммерсантъ»] Илья Булавинов, который в ближайшее время уходит в РИА Новости. И поэтому у нас возникают задержки, но мы все равно эти проблемы решим, и сайт мы в течение этого года перезапустим. Вторая вещь связана с редакционными вопросами, и здесь мы все равно должны — поскольку у нас есть бумага, и именно бумага для нас является источником основной выручки на сегодняшний день, — самые большие эксклюзивы, про которые мы точно понимаем, что они не утекут, держать для газеты и выкладывать их одновременно с выходом газеты. В остальном, безусловно, нужно больше работать на сайт.

— Тогда прокомментируйте уход Булавинова, Голиковой и других людей, которые должны были этими вещами заниматься.

— «Коммерсантъ» — думаю, вы это лучше меня знаете — в очень большой степени не компания, предприятие, структура или бизнес-единица. «Коммерсантъ» с точки зрения внутренних отношений — это такая как бы семья, у которой есть свой дом на улице Врубеля, где очень многие люди являются родственниками, очень близкими друзьями и так далее. У этого есть свои плюсы и свои минусы. Часть этих минусов мы видим сейчас, во всей этой ситуации, когда люди от нас уходят в государственные структуры. Если человек уходит из «Коммерсанта», декларируя, публично или не публично, что уходит по каким-то редакционным соображениям, связанным, условно, с лояльностью «Коммерсанта» власти, то уходить при этом в государственную структуру — это странно. Но вот поскольку «Коммерсантъ» в очень большой степени семья и эти люди проработали по 20 лет — когда ты в семье делаешь не очень хороший в твоем собственном представлении поступок, тебе надо и этой семье, и прежде всего самому себе этот поступок как-то объяснить, и ты находишь объяснение этому.

— То есть вы считаете, что заявление Булавинова — лицемерное и неправдивое?

— Я считаю заявление Булавинова абсолютно точно некорректным. С корпоративной точки зрения в любой компании, в любой стране мира существует правило, что вопросы, связанные с деятельностью этой компании, в социальных сетях не обсуждаются. Это первое. Второе — Булавинов выступил с этим обращением в Фейсбуке в тот момент, когда он даже не написал заявление об увольнении. Он сначала выложил этот пост, а только потом написал заявление. И, наконец, третье. У очень многих людей возникло общее ощущение после этого поста, что в «Коммерсанте» процветает цензура, есть какие-то очень большие редакционные проблемы, Булавинову кто-то не дает работать, самореализовываться и так далее. А это неправда, потому что Илья только недавно возглавил сайт, и он работал, он каждый день рассылал всем прекрасные результаты роста трафика, он был, как мне казалось, всем этим мотивирован, горел на работе, проводил летучки и так далее. Но дело даже не в этом. Если рассматривать этот пост как заметку журналистскую, то люди, которые точно разбираются в журналистике лучше, чем я, говорят, что там не хватает фактуры, как это называется в профессии. Там не хватает самой главной фактуры — куда при этом Илья уходит. Люди, прочитавшие этот пост, поняли его как обвинение «Коммерсанта» в том, что «Коммерсантъ» — главный апологет режима. А он при этом уходит в РИА Новости. Как-то не срастается.

Любой акционер любой компании в мире не будет радоваться тому, что, с одной стороны, эту компанию публично обвиняют в упадке, а с другой стороны, из этой компании последовательно уходит какое-то количество сильных людей, которых перекупили конкуренты.

— Нет, это как раз именно что срастается. Это такой неприятный для «Коммерсанта» парадокс: людям кажется, что им будет комфортнее даже в госструктурах, чем в «Коммерсанте». То есть вы не верите, что для Булавинова главное — уйти из «Коммерсанта», а не в РИА Новости?

— У меня нет оснований в это верить. Послушайте, я не хочу обсуждать какие-то морально-этические вопросы, у всех свои представления о морали, этике и так далее. Я знаю только одно: безусловно, с точки зрения финансовой возможности госструктур превышают наши, поскольку мы находимся в рынке, а они вне рынка. Но с точки зрения самореализации возможностей у нас точно больше.

— Но все-таки не всех переманивают госструктуры. Куда и почему из «Коммерсанта» ушла Арина Бородина? Мне кажется, для издательского дома она была очень важным журналистом, а ушла в итоге в никуда, уже больше месяца без работы сидит.

— Я не знаю, куда и почему ушла Арина. По поводу ее нынешней работы точно не прокомментирую. Когда Арина написала заявление об увольнении, я первый и пока последний раз в жизни с ней общался. Причин ухода она мне не объяснила, сказала, что решила уйти по собственному желанию. И, кстати, лично я считаю, что жанр, в котором Арина была в газете, себя в большой мере исчерпал, уже довольно давно надо было его пересматривать.

— Ваши коллеги — в частности, коммерческий директор «Коммерсанта» Валерия Любимова — в соцсетях открыто пишут, что ИТАР—ТАСС ведет конкретный заговор против «Коммерсанта», забирают людей именно из «Коммерсанта» на заведомо более высокие зарплаты. Это правда? Вы тоже считаете, что у ИТАР—ТАСС такая миссия сейчас — разрушать «Коммерсантъ»? И если да, то зачем?

— Я не сторонник теории заговора, и я думаю, что на самом деле все гораздо проще. ИТАР—ТАСС возглавил Сергей Михайлов. Мы с ним лично пока, по крайней мере, не знакомы, но я вижу, что Сергей Михайлов поставил перед собой задачу — усилить ИТАР—ТАСС, и с бизнесовой точки зрения я его прекрасно понимаю. Если у него есть для этого возможности, если у него есть финансовые ресурсы, то, поскольку лучшие на рынке люди работают в «Коммерсанте», он, естественно, хантит людей из «Коммерсанта». Наверное, я бы на его месте делал то же самое, это логично: если ты приходишь усиливать какую-то структуру, ты берешь в нее лучших людей на рынке.

— Это дословно то, что говорил [гендиректор ИД «Коммерсантъ» Павел] Филенков РИА Новости. Но при этом медийная Москва маленькая, и слухи по ней распространяются очень быстро. Уже рассказывают, как вы отреагировали на заявление Булавинова, как вы пришли на планерку сказали, что акционер [«Коммерсанта» Алишер Усманов] недоволен. Так говорят.

— Я не знаю, о какой планерке вы говорите, но я вам скажу, что любой акционер любой компании в мире не будет радоваться тому, что, с одной стороны, эту компанию публично обвиняют в упадке, а с другой стороны, из этой компании последовательно уходит какое-то количество сильных людей, которых перекупили конкуренты. Но я по этому поводу не собираюсь расстраиваться, я верю в «Коммерсантъ» и считаю, что просто нужно этому что-то противопоставить. Как я вам сказал, у нас есть мысли, что нужно сделать. Я уверен: акционер их поддержит.

— Вы говорите о планах, а из того, что есть уже сейчас, — эти кадровые перемены, гигантские по меркам «Коммерсанта», такого не было уже много лет, чтобы столько народу уходило.

— А мне, кстати говоря, люди, которые работают в «Коммерсанте» по 20 и более лет, говорят, что было. Просто редакциями вставали и уходили, например, при создании «Эксперта».

— Хорошо, то, что сейчас происходит, — это кризис в «Коммерсанте»?

— Нет.

— А что это тогда? Нормальный рабочий процесс?

— Я действительно считаю, что это нормальный рабочий процесс, это обострение конкуренции, прежде всего конкуренции за людей.

— Внутри «Коммерсанта» нет важных причин? Многие считают, что люди не уживаются с [редакционным директором, главным редактором газеты «Коммерсантъ» Михаилом] Михайлиным.

— Михайлин — редакционный директор, мой коллега, и думаю, что неправильно обсуждать его в его отсутствие. Я предпочитаю судить по объективным показателям. Объективные показатели, три основных параметра, — аудитория, цитируемость и рекламная выручка. Все эти показатели у нас улучшаются.

— А в цитируемости, кстати, учитываются комментарии уходящих сотрудников, того же Булавинова? Это считается ссылкой на «Коммерсантъ» или нет?

— Нет, хотя лучше об этом «Медиалогию» спросить. По логике не должно.

— Вы можете назвать за последние три месяца самые резонансные материалы «Коммерсанта», громкие, цитируемые?

— Буквально только что газета получила премию Российского союза промышленников и предпринимателей как лучшее в России деловое СМИ, а радио за юмор в эфире получило еще одну премию, в тот же день, за шоу Норкина с Быковым. С точки зрения материалов — я вижу очень много ссылок на материалы «Коммерсанта».

— И достаточно нашумевшая в журналистских кругах история про публикацию журнала «Власть» про Тихий океан, вышедшую вместо запланированного расследования. Ситуация, когда Игорь Сечин звонит и требует снять публикацию, — кто в ней виноват и насколько это проявление цензуры?

— А кому звонил Сечин?

— Говорят, Михайлину. Я говорю как человек, до которого доходят слухи.

— Я думаю, что часть слухов, на самом деле, — это какие-то демоны, которых люди придумывают, начинают в них верить, а потом это все начинает еще обрастать всякими историями. Например, насчет истории про якобы звонок якобы Сечина по какой-то заметке мне действительно рассказывали, хотя мне никто не звонил и Михайлину не звонил. В этом рассказе я услышал следующие слова: «Иван Таврин, председатель совета директоров “Коммерсанта”, вычитывал журнал “Власть” и снимал эту заметку». Я совершенно точно вам могу сказать — а Ивана Таврина я знаю 20 лет, — что у него как руководителя одной из крупнейших в стране телекоммуникационных компаний просто, во-первых, на это нет времени, во-вторых, это не входит в его интересы и задачи, да и у него вообще сейчас времени хватает только на чтение финансовой отчетности «Мегафона», который стал публичной компанией. Поэтому как я могу комментировать настолько мифологизированные вещи? А та часть этой истории, которая является не мифом, а реальностью, состоит в следующем. Журналист при подготовке материала направил в пресс-службу компании «Роснефть» некие вопросы. Часть этих вопросов — я вам не буду их пересказывать, потому что это редакционная тайна, но когда мы об этом узнали, точка зрения была такова, что часть этих вопросов являлась троллингом и абсолютной провокацией. Потому что это были не вопросы, а некие утверждения. После чего компания «Роснефть» в лице ее пресс-службы отказалась не только отвечать на эти вопросы, но и сотрудничать при подготовке материала. Я считаю, что в этой ситуации чисто по-журналистски ставить материал, описывающий какие-то процессы, которые происходят вокруг «Роснефти», при ее полном отказе участвовать в подготовке материала — некорректно.

— Вы назвали Ивана Таврина. За последний год в «Коммерсанте» стало гораздо больше директоров. Допустим, есть директор Лошак Виктор Григорьевич. Чем он занимается и почему была необходимость его так формально повышать, а по сути выгонять из «Огонька»?

— Мы снова видим, как в каких-то вещах ищется политический контекст, все начинает мифологизироваться. Но на самом деле, если вы проанализируете очень простую вещь — кто сменяет, в случае Лошака его место главного редактора «Огонька» занял Агафонов, который бок о бок с ним много лет проработал, является его учеником. Если заниматься конспирологией и видеть в этом политические смыслы, то, наверное, приходили бы какие-то внешние люди, комиссары. Виктор Лошак сейчас занимается очень многими вопросами. Он обладает огромным количеством связей, человек узнаваемый, которому не откажут во встрече чиновники, представители крупных бизнес-структур. И он решает очень много задач, например, сейчас он договорился с Москвой, с московскими властями, что этим летом мы будем делать большую выставку по Москве. И одна из вещей, которые мы в ближайшее время объявим, — большой проект, его мы будем запускать в «Коммерсанте», Лошак будет важным участником этого процесса, где он будет очень органичен. Так что увольнения никакого не было, потому что он работает. При этом, когда Агафонов уходит в отпуск, Лошак, как человек, больше всего знающий «Огонек», понимающий, что происходит в редакции, сидит на «Огоньке» и как редактор его выпускает. Наверное, если бы в отстранении его от «Огонька» был какой-то политический подтекст, то ему бы запретили это делать, а он делает.

Нет-нет, мы телеканал закрыли.

— Поскольку турбулентность, в которой находится «Коммерсантъ», если отсчитывать от истории с [бывшим главным редактором журнала «Власть» Максимом] Ковальским, длится уже давно…

— Смотрите, я участником истории с Ковальским не был. Тем не менее, поскольку с нее началось то, что принято называть «гребаной цепью», история с Ковальским — это история действительно про увольнение, кстати, я хочу подчеркнуть — по соглашению сторон. Он был отстранен акционером, более того, акционер, не прячась ни от кого, открыто приехал в редакцию, объяснился. Да, это действительно такая история.

— Я и говорю — турбулентность. Она длится уже полтора года, и за это время вы уже научились объяснять перемены таким образом, как будто так и надо. Закрытие канала «Коммерсантъ-ТВ» — объявлено, что он не закрыт, а приостановлен, когда-то будет перезапущен. Вот кстати — почему потребовалось через четыре месяца после его открытия закрывать телеканал?

— Я, в принципе, до недавнего времени занимал совершенно осознанную и осмысленную позицию, что я никаким образом не комментирую деятельность предыдущего руководства. Как, например, Собянин, который был в редакции «Коммерсанта», — когда его кто-то спросил о временах Лужкова, он сказал: «Я деятельность предыдущего градоначальника не комментирую». Но в ситуации, когда предыдущее руководство в последнее время сочло для себя возможным каким-то образом говорить о том, что происходит сейчас внутри «Коммерсанта», я вам могу сказать по поводу телеканала. Немножко более подробно, чем я говорил летом. Телеканал был создан ценой инвестиций в более чем 20 миллионов долларов. При этом операционные убытки этого телеканала составляли более миллиона долларов в месяц. Создан он был сначала с концепцией такого телевидения, которое может существовать без звука, как набор анимированных картинок. И уже после того, как он был в таком виде создан и в это была осуществлена инвестиция, люди, управлявшие этим каналом, пришли в крупнейшее агентство, которое продает телевизионную рекламу в нашей стране, и в агентстве им сказали: это непродаваемая история, мы не можем продать это клиенту. Не говоря уже про то, что это очень небольшая, нишевая аудитория, и мы сегодня в перспективы этого не верим, потому что это не работает.

Про телевидение я могу говорить точно, потому что я возглавлял до недавнего времени очень экономически успешный телехолдинг, и я могу сказать, что действительно убежден: продать это на рекламном рынке невозможно. Тогда, в этот момент, — не с самого начала, а именно после обсуждения с рекламным агентством — решили, что на канале, оказывается, нужен прайм-тайм, нужны ведущие и так далее. И в это было предложено вложить новые инвестиции. В этот момент времени, безусловно, у акционера, у совета директоров, у меня, уже посмотревшего на эту историю, возникли вопросы. Вкладывать новые деньги в проект, в который мы не верим, — это, мягко говоря, рискованно. Есть вещи, в которые вкладывать более эффективно, и у нас на них есть свои ресурсы, «Коммерсанту» не надо просить новых инвестиций у акционера.

— Но в момент закрытия канала было объявлено, что он не закрыт и будет перезапущен. Это была заведомая ложь, да?

— Нет-нет, мы телеканал закрыли. Почему было сказано, что это не закрытие, а приостановка? По той простой причине, что у «Коммерсанта» осталась компания, которая это делала, осталась лицензия, осталась база, где, я считаю, можно сделать то, что могло бы жить, — онлайн-телевидение, гораздо более интегрированное внутрь «Коммерсанта». Безусловно, видео в интернете растет, и оно может быть одним из больших драйверов роста трафика на сайте «Коммерсанта». И если сделать какой-то проект вот так, а не как «Коммерсантъ-ТВ», которое платило кабельным операторам за присутствие, но при этом не собирало денег с рекламодателей, то этот проект будет иметь экономическую модель. Более того, я пока не могу ничего конкретного говорить, но на сегодняшний день мы находимся в переговорах с рядом медийных западных компаний, ориентированных на деловую информацию, чтобы сделать это в партнерстве, разумно, экономически просчитанно. У нас есть очень узнаваемый в России бренд, которому, судя по цифрам, доверяют. Есть лучшие в стране журналисты и эксклюзивный доступ к какой-то информации. Партнеры дадут нам ту часть информации, которая относится к другим рынкам, дадут какую-то базу, уже имеющуюся у них на сегодняшний день, и мы, возможно, попробуем сделать на базе этого СП. Единственное в телевидении СП с западной компанией в Российской Федерации создано с тем же акционером — это русский канал «Дисней». Наши партнеры это тоже учитывают, и если они будут делать это с кем-то, то, наверное, у нас хорошие шансы быть теми, с кем они это сделают.

«Коммерсантъ» пропагандой — ни той, ни другой — не занимается. «Коммерсантъ» занимается информационной журналистикой. Она не может быть лояльной или нелояльной кому-то. Она информационная.

— Но когда и что, пока рано говорить?

— Да. А если возвращаться к закрытию канала — если вы посмотрите на опыт существования других аналогичных проектов, российских, то еще один телеканал, созданный в рамках другого издательского дома, недавно был закрыт. Может быть, к нам раньше пришло понимание того, что это нежизнеспособная тема. Когда закрывался тот телеканал — посмотрите, как он был закрыт, как люди расставались с трудовым коллективом, какие были объяснения и так далее. У нас было совсем не так. Я честно собрал всех, кто на тот момент на этом проекте работал, на «Красном Октябре», открыто перед ними выступил, сказал: «Ребята, так и так» — ну, примерно те же вещи, что говорил вам, только без подробностей по цифрам. Всем им была выплачена компенсация за несколько месяцев работы, и все это было сделано по отношению к людям достаточно грамотно и корректно.

— Если говорить о других издательских домах и их телеканалах, есть и другой опыт — письмо Сунгоркина, что бумагу закрываем, телеканал развиваем.

— Я его читал и с очень многими вещами, которые там написаны, согласен. В очередной раз убедился, что Сунгоркин, как никто другой, в этом понимает, он высветил очень многие проблемы. Но в этом письме прямо написано — «наш телеканал убыточный». Он пишет «я верю», но это уже другой вопрос, верит кто-то или нет.

— Отставка [главреда «Коммерсантъ-FM» Алексея] Воробьева — чем она была вызвана? Снова сошлюсь на слухи — говорят, она была связана с интервью Лужкова в эфире. Если да, то в чем проблема с Лужковым?

— Вы знаете, с Лужковым нет никаких проблем. Я не буду полностью рассказывать всю эту историю по одной простой причине: эта история находится в плоскости личных взаимоотношений двух людей, и я к этим людям не отношусь. Это личностный конфликт. Она связана не с интервью Лужкова как таковым, на самом деле, и не с фактом того, что Лужков был в эфире. Потому что если бы она была связана с этим, то смотрите: об интервью стало известно в четверг, а вышло оно в пятницу. Если бы это было связано с тем, что мы не хотели видеть Юрия Михайловича в нашем эфире, были все возможности за это время интервью снять, извиниться, сказать, что не записалось, все что угодно. Но это интервью вышло.

Там вопрос был в другом. В том, что с точки зрения редакционной об этом интервью никто не знал и никто не смог подготовиться. Если бы об этом было заранее известно, то, поскольку Лужков достаточно редко появляется в медийном пространстве, тот же отдел политики и другие отделы могли бы подготовить вопросы, как это было с Собяниным, когда все заранее подготовили вопросы, была собрана достаточно большая группа на Врубеля, в зале для летучки, и все эти вопросы задавали. Поэтому в истории с Лужковым вопрос был задан именно про то, что с внутриредакционной точки зрения это было подготовлено просто плохо. А после этого была на этот вопрос эмоциональная реакция и все, что за ней последовало. Комментировать это я не хочу, потому что это личные отношения. Но если вы посмотрите на того человека, который сменил Воробьева, — он до недавнего времени был ежедневным колумнистом радио, если проанализируете его комментарии и так далее, наверное, вы поймете, что вряд ли эта отставка или смена Воробьева на [обозревателя «Коммерсантъ-FM» Константина] Эггерта каким-то образом политически мотивирована. Если бы она была так мотивирована, то на месте Эггерта сегодня был бы просто другой человек.

— Просто вам везет, что внутри коллектива всегда находятся люди, готовые занять освободившееся место. Кстати говоря, главным редактором «Власти» так и останется шеф-редактор издательского дома Азер Мурсалиев, да? Не обсуждается вопрос об отдельном главном редакторе?

— Нет.

— И лет десять ходят уже слухи, что «Власть» рано или поздно будет закрыта, потому что дорого обходится и мало ее читают. Насколько это сейчас актуально, будет ли закрыта «Власть»?

— Знаете, я к этим вопросам отношусь достаточно цинично. Например, одна из вещей, которая встраивается в конспирологическую политическую теорию, — история про закрытие журнала Citizen K. На протяжении достаточно длительного времени, которое он существовал, этот журнал был убыточным, его показатели экономические не росли, и в общей сложности сформировался достаточно приличный убыток. Я бы не хотел называть сумму, несмотря на всю мою открытость, есть коммерческая тайна. Был убыток, мы Citizen K закрыли. А журнал «Власть» — прибыльный, с ним просто есть следующая проблема, как я это вижу. Тот журнал «Власть», который делал Ковальский, был скорее таким сатирическим журналом, бичующим пороки общества, пороки власти и так далее. Тот журнал, который делает сейчас редакция во главе с Азером Мурсалиевым, является аналитическим, серьезным журналом про политику, общество, макроэкономику. Это просто реально другая идея журнала. И, безусловно, та аудитория, которая была у сатирического журнала, ушла, а новая аудитория, которой это интересно, — а это крупный бизнес, чиновники, аналитики, эксперты и так далее — приходит. И этот год где-то аудиторию «Власти» действительно колбасило, потому что старая ушла, новая приходила. Сейчас эта аудитория уже есть, и она вполне монетизируется. Аудитория, которая есть сейчас, более премиальна в смысле рекламодателей.

— То есть правильно ли я понимаю, что в целом вы довольны тем, что у вас получилось за этот год?

— Если говорить о моей конкретной деятельности, я разобрался во всех делах, познакомился со всеми людьми, и на сегодняшний день я точно понимаю, что надо делать.

— Ощущения, что кризис, что-то не получается, нет?

— У меня нет, абсолютно. Я думаю, что ощущение кризиса — в головах людей. Кроме Бразилии и Китая, где просто растет число людей каждый день, которые научились читать, во всех остальных странах мира пресса переживает не лучшие времена. И с точки зрения медийного пространства, и с точки зрения экономической, того, что происходит на рекламном рынке. Рекламный рынок прессы растет ниже инфляции. А поскольку все наши остальные расходы подвержены инфляции, то маржинальность бизнеса падает. И это происходит и в Америке, и в Европе. Но можно медленно умирать и говорить: ну да, так и все, и ничего хорошего у нас не будет — и внутри «Коммерсанта», и внутри многих западных печатных медиа многие люди привыкли жить в той реальности. Поэтому с точки зрения самоощущения многих людей, которые в этих компаниях работают, их внутреннее ощущение падает. Вот что происходит с компанией экономически, вот что происходит со мной, вот что происходит с потреблением того, что я делаю, — безусловно, многие на эту тему рефлексируют. Но здесь я, как человек новый, могу на это посмотреть не как на проблему, а как на возможность. У «Коммерсанта» есть журналисты, есть технология работы с информацией, с фактурами, со сбором, с проверкой источников. Есть информационный центр, который гениально построил Александр Стукалин, потом отладил Михаил Лукин и сейчас его сменщик — Кирилл Урбан, тоже совершенно талантливый парень.

Человек не может потреблять бесконечное количество информации, поэтому ему нужен trusted source, и этим trusted source мы будем. Безусловно, по дороге от сегодняшнего дня к тому дню, когда мы будем достаточно зарабатывать в интернете, возможно, будем монетизировать наш контент другим образом, продавая его юзерам, будет сложно. Но в данном случае, когда у «Коммерсанта» есть тот акционер, который есть, это является большим плюсом, потому что в сложной ситуации акционер сможет компанию поддержать. Кстати, я хотел бы, чтобы вы в каком-то виде написали очень важные слова, я правда хочу это сказать. На самом деле, когда говорится про упадок «Коммерсанта», то как бы подразумевается, что те люди, которые остались в «Коммерсанте», — это слабаки, непрофессионалы и так далее. Я вот лично вам честно могу сказать, что меня это просто внутренне оскорбляет, я так не считаю. Я знаю огромное количество талантливейших журналистов внутри «Коммерсанта», и вы их тоже знаете.

— Я знаю, но не все они довольны происходящим. И могу быть предвзятым, но отношение к [бывшему главреду «Коммерсанта»] Андрею Васильеву было гораздо более сыновним у коллектива, чем к нынешнему руководству.

— Поймите правильно, я не могу это комментировать, потому что на тот момент я в «Коммерсанте» не работал и какие у кого были отношения — сыновние, дочерние, братские, — просто не знаю.

— А себя вы считаете частью команды «Коммерсанта»? Вы стремитесь к этому?

— На сегодняшний день я себя считаю частью этой команды. Когда я выступал на коммерсантовском вечере корпоративном, на Новый год, я сказал несколько слов. В «Коммерсанте» такие вечера проходят зажигательно, поэтому не уверен, что меня все слышали, но я сказал: «Я считаю, что “Коммерсантъ” — это в очень большой степени реальная семья, и я вам благодарен, что вы меня в эту семью приняли». Безусловно, изначально меня отторгали. Я говорю: у того, что «Коммерсантъ» как семья, есть свои плюсы и есть свои минусы. Часть из этих минусов мы сейчас видим. Но одна из вещей, которые мы в ближайшее время сделаем, — мы закрепим, в том числе корпоративно, что «Коммерсантъ» — это сообщество, что все люди, работающие в «Коммерсанте», должны ощущать свою сопричастность с «Коммерсантом».

— Просто в наших условиях, когда есть такое политическое похолодание, действительно существует проблема, что если начнется цензура, нельзя будет об этом сказать обществу. Наверное, это долг журналиста — сказать, что есть цензура.

— Я считаю, что в «Коммерсанте» в какой-то момент времени существовала, возможно, даже цензура другого свойства. Я, например, слышал, что один из главных редакторов — я при этом не присутствовал, но мне это пересказывали, — говорил, что если наша власть сделает даже что-то безусловно хорошее, мы просто этого не можем заметить. Это для нас по определению абсолютное зло, и наша миссия — с этим злом бороться. Я искренне не считаю, что это журналистика. Равно как и обратный какой-то пропагандизм. Вы прекрасно знаете, что есть сегодня медиаресурсы, занимающиеся пропагандой. «Коммерсантъ» пропагандой — ни той, ни другой — не занимается. «Коммерсантъ» занимается информационной журналистикой. Она не может быть лояльной или нелояльной кому-то. Она информационная.

— Вы говорите о демонах, которые живут в либеральной тусовке, но у вас тоже есть такие демоны. Я не знаю, о каком главном редакторе вы говорите, но, по крайней мере, десять лет назад, когда я был молодым стажером, мне редактор объяснял, что «Коммерсантъ» — газета плохих новостей просто потому, что плохие новости лучше продаются. Опыт и годы убедили меня, что это правда. Писать о крушении самолета важнее, чем написать, что вице-мэр Москвы по ЖКХ высаживает клумбы. Клумбы не могут быть важнее, чем, не знаю, коррупционные разоблачения.

— А «Коммерсантъ» разве не пишет о коррупционных разоблачениях? По-моему, он как раз очень большую цитируемость получил благодаря тому, что в «Коммерсанте» лучший на рынке отдел преступности, возглавляемый Максимом Варывдиным, который первым имел эксклюзив на Сердюкова. Разве это не так?

— Разумеется, да, но это было в тот момент, когда Сердюкова уже мочил Следственный комитет.

— А я считаю, что Макс гениально делает свою работу. Он первым написал, например, про Васильеву.

— И со стороны это выглядит именно как информационное спонсорство уголовного дела против Сердюкова. Если завтра «Коммерсантъ» напишет, что Навальный украл «Кировлес», это будет такая же сенсация.

— Если мы говорим об информационной журналистике, то — если упал самолет, можно написать, что упал самолет, погибло столько-то человек, причиной аварии стал отказ двигателя, пилотом был такой-то. Собрать всю фактуру и первым ее дать, люди из «Коммерсанта» об этом узнают и поймут всю ситуацию. А можно написать — упал самолет, посмотрите, как неистовствует режим.

— Такого никогда не было в «Коммерсанте».

— А я не говорю, что было. Я говорю, что я не считаю это информационной журналистикой. И считаю, что какое-то время если не газета, то некоторые журналы издательского дома этим занимались. Например, та же история с бюллетенем.

— Хорошо. После всего, о чем мы говорили, я еще раз спрошу: в «Коммерсанте» кризис?

— Нет, конечно.