Против жалоб

КИРИЛ АСС защищает новое здание Мариинского театра

Вся прогрессивная общественность в едином порыве осудила здание новой сцены Мариинского театра, обвинив его в скучности и сходстве с торговым центром, а особо впечатлительные граждане даже начали собирать подписи за снос еще не законченного здания. Между тем жаловаться особенно не на что.

Новая сцена Мариинского театра.

Представим себе на минутку, что новую Мариинку бы построил кто-нибудь из нынешних звездных архитекторов или, упаси боже, кто-то из действительно первоклассных мастеров: Цумтор или Ольджиати, например. Ужасу публики бы не было предела. Не стоит забывать, что проекты, может быть, и не самых выдающихся, но вполне современных архитекторов Мосса и Перро были публикой и властями отвергнуты по сомнительным эстетическим и практическим причинам. Страшно подумать, какой скандал бы случился, будь здесь построено действительно авангардное здание, к какому бы направлению оно ни относилось. Теперь же перед нами самый что ни на есть обычный современный театр. Скучноватый — но ничего экстраординарного тут построить не позволили. Модернистский — а другого архитектурного языка у нас в наличии нет.

Валерио Ольджиати, конкурсный проект музея в Перми, 2008.

Точнее, другой язык можно обнаружить в архитектурных достижениях Казани и Астрахани. Разнузданная эклектика Министерства сельского хозяйства Татарстана поразила в позапрошлом году всех интересующихся зодчеством в самое сердце, а бескрайняя позолота недавно открывшегося астраханского театра оперы и балета представляет собой китч самой высокой пробы. Надо полагать, такую архитектуру бы не принял уже сам Валерий Гергиев, как человек, не лишенный вкуса, чему доказательством все его творчество.

Государственный театр оперы и балета, Астрахань, 2012.

Да и что говорить: достаточно беспристрастно посмотреть на старое здание Мариинского театра, чтобы признаться себе, что Кавос не создал ничего экстраординарного. Здание не блещет ни избыточной пропорциональностью, ни смелостью архитектурной формы, ни изящностью декоративного убранства: добротное, но не выдающееся произведение среднего европейского вкуса второй половины XIX века. Новая сцена вполне под стать старой. И лишь отсутствие привычки к современной архитектуре в городской среде Петербурга, избегавшего обильных и драматических архитектурных интервенций в течение XX века, может служить оправданием для возмущения. Новое здание не отличается оригинальностью ни в коей мере, оно совершенно обыкновенно, как обыкновенны его авторы и все их работы.

Дэвид Чипперфильд, реконструкция Нового Музея, Берлин, 2009.

Императорского Петербурга уже нет и не будет в обозримой перспективе, как не будет никаких новых зданий, которые бы «органично вписались» в историческую среду, по счастью, сохранившуюся во многих районах в почти что неприкосновенном виде с 1917 года. К сожалению, современные представления об этой органической связи совершенно незнакомы нашей публике. Нынешние отсылки к исторической среде никак ею не считываются, даже если они и есть. Приглашение же для проектирования новой сцены театра кого-либо из немногочисленных жестоковыйных классицистов стало бы жестом, превращающим один из немногих по-настоящему творчески развивающихся театров в стране в сувенирный пряник, в памятник самому себе. В конечном счете — в капитуляцию творческого начала перед суеверным догматизмом.

То здание, что получилось в результате, — продукт многослойного компромисса: с историей, с современной культурой, с амбициями, с общественным вкусом, с наличными строительными возможностями, с природными условиями, наконец. И то, что театр не стал архитектурным шедевром, — естественное положение вещей: шедевры бескомпромиссны